К 60-летию пилотируемой космонавтики
Любимой игрушкой восьмилетнего Кости Циолковского был крошечный воздушный шар наполненный водородом. Его подарила ему на день рождения мать. Об этом вспоминал сам Константин Эдуардович, будучи уже создателем теории цельнометаллического аэростата (дирижабля). «Я страстно любил читать и читал всё, что можно было достать. Я мечтал о полном отсутствии силы тяжести. И всегда хотел поделиться с кем-нибудь своими мечтами. Я даже платил младшему брату за то, чтобы он слушал мои бредни» .
На десятом году жизни, катаясь на санках он простудился и заболел скарлатиной. Болезнь протекала тяжело и дала осложнения. Мальчик почти потерял слух, из-за чего смог закончить лишь два класса Вятской мужской гимназии. С третьего (в 1873 году) — последовало отчисление.
Обращает на себя внимание характеристика выданная Константину при отчислении из гимназии — «… для поступления в техническое училище». Даже при том, что преподавателям пришлось его отчислить за шалости и «гнёт обстоятельств», не отметить необычные способности «изолированного от класса ученика» в различных поделках, они не могли.
После этого Константин занимался исключительно самостоятельно; во время этих занятий он пользовался небольшой библиотекой отца, в которой были в основном книги по естественным наукам и математике. (С этого момента его судьба стала в чём-то схожей с судьбой Томаса Алва Эдисона, также оглохшего в детстве и не учившегося в школе. Но и Циолковский, и Эдисон всю жизнь считали свою глухоту «полезной для изобретательства»).
В это же время Костя приобщился к техническому и научному творчеству. Он самостоятельно изготовил астролябию, — измерив с её помощью расстояние до пожарной каланчи и убедившись прямым измерением в правильности своих расчётов — домашний токарный станок, самодвижущиеся коляски и локомотивы. Увлекался фокусами и делал различные ящики, в которых предметы то появлялись, то исчезали. Работал над моделями аэростатов и крылатых машин.
Оценив способности сына, в июле 1873 года Эдуард Игнатьевич принял решение послать Константина в Москву поступать в Высшее техническое училище (ныне МГТУ им. Баумана). Для этого Константину пришлось экстерном сдать экзамены в Рязанской мужской гимназии.
В училище, по неизвестным причинам, Константин не поступил, но решил остаться в Москве и продолжить образование самостоятельно. Отец присылал 10—15 рублей в месяц. «Кроме воды и чёрного хлеба у меня тогда ничего не было. Каждые три дня я ходил в булочную и покупал там на 9 копеек хлеба. Таким образом, я проживал в месяц 90 копеек» . Для экономии средств Константин передвигался по Москве только пешком. Все свободные деньги тратил на книги, приборы и химические препараты и упорно занимался. «Учителей у меня совсем не было, а потому мне приходилось больше создавать и творить, чем воспринимать и усваивать».
Ежедневно, по чёткому составленному для себя распорядку юноша штудировал науки в единственной в Москве того времени, бесплатной Чертковской публичной библиотеке. Там он встретился с основоположником русского космизма, Николаем Фёдоровым, работавшем помощником библиотекаря и по долгу службы постоянно находившимся в зале. Фёдоров во многом заменил Циолковскому университетских профессоров. Но о том, насколько близки были их взгляды о космосе (греч. κόσμος – порядок), как о пластически упорядоченном природном мире, К. Циолковский узнал лишь спустя много лет, уже после смерти «московского Сократа».
За три года Константин Циолковский полностью освоил гимназическую программу, а также значительную часть университетской. Но отец больше не смог оплачивать его проживание в Москве и Константину пришлось вернуться в Вятку.
В Вятку Циолковский вернулся ослабшим, исхудавшим и измождённым. Тяжёлые условия жизни в Москве, напряжённая работа привели также к ухудшению зрения. После возвращения домой Циолковский стал носить очки. Восстановив силы, начал давать частные уроки по физике и математике. Первый урок получил благодаря связям отца в либеральном обществе. Проявив себя талантливым педагогом, в дальнейшем недостатка в учениках не имел.
Он всё умел делать сам – паял, лудил, работал на станках, занимался литьём, мог подковать лошадь. Любил и понимал музыку. Зачитывался произведениями Шекспира, Толстого, Тургенева. Статьи Дмитрия Писарева заставляли его, по признанию самого Циолковского «дрожать от радости и счастья». В нём он видел тогда своё второе „Я”.
При ведении уроков Циолковский применял собственные оригинальные методы, главным из которых была наглядная демонстрация — Константин делал бумажные модели многогранников для уроков геометрии, вместе с учениками проводил многочисленные опыты на уроках физики, чем заслужил славу преподавателя, хорошо и понятно объясняющего материал. С его уроков никто из учеников не сбегал, на занятиях с ним всегда было интересно.
Для продолжения преподавательской карьеры необходима была определённая, документально подтверждённая квалификация. С этой целью осенью 1879 года в Первой губернской гимназии Константин Циолковский успешно экстерном сдал экзамен на уездного учителя математики и получил направление от Министерства просвещения на должность учителя арифметики и геометрии в Боровское уездное училище Калужской губернии.
В Боровске Константин Циолковский жил и преподавал 12 лет, создал семью, женившись на Варваре Соколовой, дочери священника, у которого снимал комнаты, приобрёл нескольких друзей, написал свои первые научные работы. В эти годы начались его контакты с российским научным сообществом, вышли первые публикации.
Уже в преклонном возрасте учёный напишет в своей автобиографии «Фатум. Судьба. Рок» — «Женитьба эта тоже была судьбою и великим двигателем. Я, так сказать, сам на себя наложил страшные цепи. В жене я не обманулся. Дети были ангелы, как и жена«. Но лишь их любви ему было мало. Он жаждал обожания, восхищения, преклонения красивых женщин. В той же работе далее он признается: «К вечному унижению глухоты присоединилось непрерывно действующее неудовлетворенное сердечное чувство. Эти две силы гнали меня в жизни, как не могли гнать какие бы то ни было выдуманные, искусственные или педагогические средства«.
Перу Циолковского принадлежат оригинальные теоретические работы – всего их более 400 — по ракетодинамике, космонавтике, аэродинамике, языкознанию, геофизике, биологии, астрономии, этике, социологии, философии. Конечно, Циолковский не учёный, в традиционном его понимании. Не получив должного академического образования, и не имея прямого доступа к академическим кругам, он не мог в своих работах провести глубокие исследования. И много чего «открыл», уже открытого до него. Например, К.Циолковский самостоятельно разработал основы кинетической теории газов, (открытую за 25 лет до него). Его «механика живого организма» вообще была названа «сумасшествием», но получила положительный отзыв самого Ивана Сеченова, члена-корреспондента АН, физиолога и психолога. Скептики утверждают, что формулу определяющую скорость ракеты в конце активного участка траектории, которая теперь носит имя Циолковского, может вывести любой студент третьего курса технического ВУЗа. Но формула потому и носит имя не студента, но скромного учителя самоучки из провинциальной Калуги, что он первым непрактично задумался о том, как будут жить люди не сегодня, и не завтра, а через тысячу лет. И таких примеров в его жизни было множество. Его заслуга, прежде всего в том, что он смог заглянуть далеко за горизонт известных его современникам знаний и наметить пути дальнейшего развития. Он раскрылся и как выдающийся изобретатель. И это, даже, не смотря на то, что сам всегда утверждал — «Все наши знания – прошлые, настоящие, будущие – ничто по сравнению с тем, что мы никогда не будем знать» . Впрочем, в этом есть определённая логика.
Известный советский поэт, Евгений Евтушенко, сыгравший роль К.Циолковского в кинофильме Саввы Кулиша «Взлёт», вспоминал: «Несколько лет назад я купил и прочитал его философскую брошюру «Монизм Вселенной», изданную в Калуге на средства автора. Прочитал и другие его работы… Меня восхитила стилистика Циолковского. Совершенно свободный, раскованный язык, свой, характерный именно для него порядок слов, точность выражения мысли, поэтичность. Наверное для бессмертия Циолковского вполне достаточно того, что он сделал для космонавтики. Но за этим стоит ещё более общая, более величественная идея. Его «ракотология» родилась из идей о человеческом бессмертии – и человечества в целом и отдельных людей, — из идеи всемирного братства».
«Как жаль, что я не имею возможности издавать мои труды. Единственное спасение для этих работ – немедленное, хотя бы и постепенное их издание здесь, в Калуге, под моим собственным наблюдением. Отсылать рукописи на суд средних людей я никогда не соглашусь. Мне нужен суд народа. Труды мои попадут к профессионалам и будут отвергнуты или просто затеряются. Заурядные люди, хотя бы и учёные, как показывает история, не могут быть судьями творческих работ. Только по издании их, после жестокой борьбы , спустя немало времени отыщутся в народе понимающие читатели, которые и сделают им справедливую оценку и воспользуются ими. И на то уходят века и даже тысячелетия. Если некоторые мои работы не погибли, то только благодаря печати или отдельным их изданиям.»
«Человек действительно должен любить себя, только не в расхожем смысле — в различных видах эгоизма. На самом деле, он должен не заниматься мелочами, концентрироваться на главном, не распыляться, не унижаться до погружения в обыденность, хотя это болото и засасывает. Вот когда человек будет преодолевать это ежедневное засасывание, тогда он и будет любить себя по-настоящему».
Надо сказать, сам Константин Эдуардович следовал этой заповеди неукоснительно. Часто говорят, о его бедности, о том, что семья жила чуть ли не впроголодь. Это и так, и не так. Он в общем-то бедным не был, мог жить «не хуже других». Но очень много денег ему приходилось тратить на постановку своих опытов, на издание своих книг. Он всё подчинил одной великой цели, уделяя всему остальному, не более необходимого минимума сил и внимания. Он сам об этом писал – «… На последний план я ставил благо семьи и близких. Всё для высокого».
Всё для высокого – вот логика его странного поведения и логика поведения многих изобретателей прошлого, настоящего и будущего. Он сам сокрушается горестной судьбе многих изобретателей. В брошюре «Горе и гений» он пишет: «Изобретатель книгопечатания – Гутенберг – умер в нищете, так же, как и изобретатель холодильных машин Казимир Пелье. Фултон отвергнут самим Наполеоном. Не перечислить сожжённых и повешенных за истину. История переполнена фактами такого рода. По неразумению своему человечество отталкивает гения, хотя именно в нём спасение людей от горя». И удивляется, что именно академиям, учёным и профессионалам суждено играть жалкую роль гасителей и даже карателей истины. (Циолковский, к слову, не принял теорию относительности А.Энштейна и его взгляды на ограниченность Вселенной. К сожалению он не мог общаться непосредственно с самим А.Энштейном, так как не владел иностранными языками. Он мог обсуждать это только в переписке с российскими коллегами. И остался убеждённым в том, что фундаментом науки должен быть только опыт, а не математические упражнения, хотя бы и любопытные. «Формула не должна быть выше ума»).
Циолковский наметил ряд категорий «двигателей прогресса». В их числе:
- Люди, организующие человечество в одно целое;
- Изобретатели машин, улучшающие производимые продукты, сокращающие работу и делающие её более лёгкой;
- Изобретатели машин по использованию сил природы;
- Люди, открывающие законы природы, раскрывающие тайны вселенной, свойства материи, объясняющие космос, как сложный автомат, сам производящий своё совершенство.
Естественно человек таких взглядов, он совершенно был лишён какого-либо зазнайства или вычурности. Корреспондент «Комсомольской правды» Евгений Рябчиков вспоминал как по заданию редакции ездил в Калугу писать обращение Циолковского под броским заголовком — «Выходите на стройку аэроклубов!». Текст обращения, как было принято, был написан Евгением заранее. По задумке, Константин Эдуардович должен был лишь подписать этот, уже готовый документ. Но…
« Циолковский не только отказался подписывать этот текст, но даже не стал с ним и знакомиться. Вместо этого он заставил меня дать слово, что впредь никогда не буду писать ни за кого каких бы то ни было обращений. Это нехорошо, безнравственно…
А потом он мне совершенно буднично и искренне рассказал о космических рейсах на Луну и на Марс, о будущей жизни людей на «эфирных островах» — орбитальных станциях. Испытующе посмотрев на меня, Константин Эдуардович спросил: знаю ли я ГИРД, группу изучения реактивного движения? Видел ли я ракеты? И уверенно добавил: на смену самолётам винтовым придут самолёты реактивные. За ракетой — будущее. Сходите в ГИРД – это в Москве. Сходите в ГДЛ, гозодинамическую лабораторию, — это в Ленинграде… »
Ракеты, космические полёты, всё, что и в наше эгоистическое время не утратило ещё романтического ореола, а в начале XX века и вовсе казалось бредовой сказкой, были для него даже не целью, а лишь средством достижения великих общечеловеческих идеалов. Он намного опередил не только своё, но, даже, и наше время. Он уже тогда мыслил масштабами всего человечества, эпох и вселенной. Как всякий истинный творец он не мог не смотреть вдаль, не видеть проблем в целом. Ведь развивая технику человек развивает, прежде всего, самого себя. Изобретательство – это самосовершенствование, ибо одна из важнейших вещей на свете – способность самостоятельно мыслить.