Чем цивилизованней становится стиль нашей жизни, тем сильнее многих из нас тянет к горам, туда, где расцветают души и сердца, где трудности преодолеваются не увеличением мощности двигателей, а напряжением мысли, воли и мускулов.
Кто хоть раз покорил вершину, тот не задаёт вопроса «зачем люди ходят в горы?». С приходом лета он молча достаёт со шкафа рюкзак.
* * *
За хлопотами сборов поспать удалось только четыре часа. Проснулись в три и уже через сорок минут начали подъём в сторону озера. Едва различимая под ногами тропа ведёт, кажется прямо к звёздам. Прогноз, полученный накануне на контрольно-спасательном пункте, обещает безветренную, безоблачную погоду с температурой воздуха + 26оС.
Перед самым рассветом, скользя и чертыхаясь, проходим узкие скальные ворота. Справа травянистый склон круто уходит к перевалу. Впереди из тьмы начала проявляться стена. В столь ранний час всё вокруг ещё погружено в сон. Но от прикосновения первых солнечных лучей вздрогнул гигант Мирали. Полетели вниз куски его ледяной папахи и эхо ударов, долго и далеко, метнулось по ущельям. Но горы, по-прежнему ещё забылись чутким, коротким сном, перед самым пробуждением. В такие минуты снятся самые интересные сны.
Мы тоже ещё дремлем. Мудрость так называемого подхода под маршрут, двух – трёх часов когда «поднять подняли, а разбудить забыли», пожалуй, в том и состоит, чтобы заполнить промежуток времени между подъёмом и штурмом. Бесстрастная статистика утверждает, что суточное распределение несчастных случаев с группами альпинистов имеет два ярко выраженных максимума: утренний и вечерний. Вечерний, специалисты связывают с утомлением. Утренний – с тем, что сразу после сна человек не может работать с полной отдачей.
Но есть и другой аспект мудрости. Когда подходишь под маршрут, стена постепенно закрывает собой всё обозримое пространство, буквально подминает под себя. И в этой обстановке просто необходимо сосредоточиться, психологически привыкнуть к сопернику, преодолеть в себе самом стену, порой ещё более трудную чем та, которую предстоит пройти – стену сомнения, а порой, что греха таить, и стену страха. Каких только воспоминаний и мыслей ни придёт на ум за время подхода. Они необходимый элемент восхождения. Но их не должно быть к моменту решающей атаки.
По осыпи медленно выползаем навстречу стене. Живые камни наровят уйти из под ног. Но гигант всё ближе. Внезапно, как почти всё в горах, с его макушки срывается облако. Оно буквально падает на нас, окатив холодными струями. Две минуты и, не успев ничего предпринять, мы оказываемся мокрыми. Это путает планы. Потребовалось немного обсохнуть и обогреться. Мало ли, что ещё бросить против нас вертикаль.
На небольшой горизонтальной площадке, прямо на осыпи ставим палатку и, пока снаружи беснуется стихия, сидим под уютным пологом, нагревая с помощью примуса воду и атмосферу. Ещё раз уточняем маршрут, уже не по крокам, а на натуре. Согласно описанию наибольшую опасность для нас будут представлять собой падающие камни. Стена простреливается вся. Это хорошо видно по белёсым оспинкам следов ударов на темной поверхности скал и серых языков снежников.
Пьём чай и вспоминаем старые анекдоты.
* * *
По карнизу ухожу влево, за перегиб. Теперь меня никто не видит, контроль и связь только по движению основной верёвки, которой я связан с Томасом. Верёвка стандартная, сорок метров. Это мой максимальный радиус свободы действия. Слева огромный, полированный камнепадами, жёлоб. Справа, наклонная чёрная плита. Кричу за угол, не столько для Томаса, сколько для себя самого: «Выдавай понемногу!». Поверхность камня как крупный наждак. Галоши держат отлично. Три шага по плите. Дальше резко встаёт на дыбы жёлтый внутренний угол с трещиной. Чуть правее кажется полегче, не так круто. Но ни одной зацепки. Даю в лоб по трещине и уже через метра три – четыре попадаю на сильно разрушенный гребешок. Первое же движение вырывает из массива огромный камень, который с трудом удаётся придержать рукой и вернуть обратно. Предупреждаю ребят внизу насчёт возможности падения камней из под меня и карабкаюсь ещё выше. Иду без крючьев. Бить некуда. Весь гребешок дышит.
Первую подходящую трещину нахожу лишь размотав метров десять верёвки. Со звоном, со всего размаха загоняю в камень блестящую титановую коробку и по мере того, как крюк всё глубже утопает в граните, успокаиваюсь. Теперь, в случае срыва я пролечу не больше метра. Но вот крюк занял своё место, прощёлкнута в карабин верёвка и вновь, с каждым шагом растёт нервное напряжение. Каждый шаг от крюка наверх равен двум шагам полёта, в случае неудачи. Эта нехитрая арифметика действует всё время, пока не будет забит следующий крюк.
Прохожу ещё пять метров и упираюсь в нависающую над маршрутом балду. Изгибаюсь вокруг неё всем телом, шарю рукой над головой. Очень скоро нахожу зацепку для левой руки. Правая лежит просто на наклонной поверхности камня, используя трение. Теперь нужно оторвать ноги от стенки и подтянуться на руках. Задача не сложная физически, но психологически… Ведь за спиной уже под сто метров неба. Впрочем размышления в такой ситуации только отнимают силы. Да и ребята там, в тесной каменной нише, в неудобных позах, на ветру. Это с меня пот градом, а они, должно быть, уже зубами стучат. Рывком взлетаю на метр и почти сразу вижу щель, куда следует загнать очередной страховочный крюк. Но для этого потребуется освободить руки. А освободить руки, значит сорваться. Как часто бывает в таких случаях тело само, независимо от воли или сознания находит единственно правильное решение. Ноги в галошах крепки прижаты к стене усилием поясницы. А точкой опоры для этой пружины служит голова, упёртая каской в скальный козырёк. Такое положение позволяет расклиниться на стене без помощи рук. Ненадолго, конечно, но мне и нужно не более минуты. Прикованный, откидываюсь и расслабляюсь.
Отдохнув несколько секунд, одним прыжком взлетаю на козырёк, в который только что упирался головой. С него вверх ведёт крутая щель, выводящая на небольшой гребешок. Вперёд, осталось совсем немного… Но, не тут-то было. Последний крюк сидит под карнизом, верёвка очень сильно трётся о перегиб, её не протащить за собой. Нужно вешать оттяжку для карабина, а значит снова возвращаться под козырёк и исполнять не менее экзотический акробатический этюд, чем на подъёме. Хорошо ещё, что без зрителей. Не хочется, чтобы ребята видели мою оплошность. Тем более, что сейчас – на сей раз вполне сознательно – придётся допустить ещё одну, оставить на одно крюке два карабина. Думаю, на стене, да и не только на стене, совершить ошибку сознательно не так опасно. Бывают моменты, когда просто нет выбора. Опасно, когда человек делает ошибки, не замечая их.
К полудню выхожу на площадку к промежуточному контрольному туру и останавливаюсь в растерянности. Это победа или поражение? Верёвки осталось меньше метра, свободы действия почти никакой. И из всех железяк, которые собрал на себя при старте, остался не задействованным только один крюк. Со смешанным чувством досады и радости, ещё не осознавая, как же выйти из создавшегося положения, загоняю его в щель скалы. Крюк намертво схватывается камнем, но конец основной верёвки не достаёт до крюка более чем пол метра. И снова руки сами находят правильное решение: пристёгиваю к крюку не верёвку, а самого себя. Сажусь поудобнее, упираюсь ногами в скалу. Сашки пойдут «связка по связке», нагружая верёвку, которая связывает меня с Томасом. Меня им, конечно, не стянуть, я надёжно прикован к стене. Но нагрузку от натяжения верёвки крюк и грудная клетка разделят по-братски. Кричу вниз: «Перила готовы!». Сижу под защитой монолитного скального выступа – не всё, что сверху, от бога — что называется, «ловлю кайф». Прямо передо мной, над белым языком ледника и серыми россыпями морен, два огромных орла учат летать третьего, поменьше. Медленно и молчаливо кружат, не делая ни одного взмаха крыльями, как планеры. А вокруг насколько хватает взгляд теснятся заснеженные гиганты. Их белые вершины прячутся в облаках.
Только минут через двадцать над обрезом стены появляется потная и улыбающаяся Сашкина физиономия. Поправив каску и отдышавшись, Сашка говорит: «Ну, Игорь, поздравляю! Хорошую верёвку прошёл».
* * *
Камни сверху бьют часто и много: шипят и свистят – горные пули и снаряды. Всё мимо. Правда, уворачиваясь от одного из них, я сам неудачно прикладываюсь «мордой лица» к стене, зарабатываю синяк. Но хуже другое. В верхней части стены всё время клубились облака. В своём стремлении вверх мы всё ближе подбирались к ним. Всё сильнее ощущалось их сырое дыхание. На пути ко второму контрольному туру мы вынуждены влезть в этот студень. Сразу стало темно и холодно. Влага конденсируется на камнях, снижая сцепление вибрам (в галошах здесь уже не походишь) и пальцев с опорой. Видимость упала до десяти – пятнадцати метров. Первому второй связки приходится идти, как говорят, наступая на пятки второго первой связки, чтобы не потерять друг друга в лабиринте камней и трещин. Звуки тонут в тумане. Даже пролетающие камни стали басовитее. Правда, одно обстоятельство всё же работает на нас. Скрыв уже порядочную пропасть под ними, облака взяли на себя лишнюю часть эмоционального напряжения.
После прохождения второго контрольного тура начинает сказываться усталость. Сводит мышцы рук, тошнота подкатывается к горлу. Если в начале маршрута мы молодецки могли себе позволить и ненормативную лексику, пользуясь отсутствием представительниц прекрасного пола, то теперь, измотавшись, употребляем уменьшительно-ласкательные суффиксы в обращениях друг к другу: Сашенька, Игорёк, Томик. На защищённой от камней полочке устраиваем перекус: по яблоку и четверти плитки шоколада каждому. Зато в избытке холод, ветер и грязь, текущая по камням. Не зря же говорят, что альпинист – это человек, который ищёт, где бы перезимовать лето.
У выхода на предвершинную башню Томас, траверсируя небольшой кулуар, срывается и скользит по склону. Мне приходится метнуться за перегиб, чтобы тормознуть его. Он задерживается быстро, но в падении по осыпи срывает на себя несколько «чемоданов», побивает колено и руку, царапает лицо.
Во время очередного сеанса радиосвязи с базовым лагерем облака вдруг разрываются, открывая взгляду полукилометровый отвес под нами. Причём, всё залито солнцем и от того искрится. Сообщаем вниз, что находимся в 150 метрах от вершины и погода хорошая. Какое издевательство. Стоило спрятать рацию в рюкзак, как почти сразу опять налетает мокрый снег с ветром. Более двух столетий назад М.В.Ломоносов сказал, что «ежели мы научимся точно предсказывать погоду, нам нечего будет просить у бога». Слава богу, нам всё ещё есть, что просить. Ноги и руки коченеют на мокрых камнях. Приходится то и дело останавливаться и отбивать их о скалы, с тем, чтобы пришла боль и вернула жизнь. В этом даже просматривается некий философский смысл. Боль и жизнь не разделимы. Недаром инструкции для терпящих бедствие рекомендуют колоть или кусать себя. Так гораздо дольше можно продержаться, не замёрзнуть и не потерять сознание.
Облака закрывают всё вокруг плотным, клубящимся занавесом. Ни в какой момент невозможно точно определить, долго ли ещё мучится. И в какой стороне цель, наконец. Но какой бы тяжёлой и долгой ни была работа, нужно всегда сохранять неприкосновенный запас сил на случай совсем уже экстренный.
Уже в вечерних сумерках проходим очередной кулуар. Ползу последним. Томас, помогая мне, изо всех сил натягивает основную верёвку. Когда добираюсь до него, впервые за много часов, вижу улыбку на его небритом, поцарапанном и осунувшемся лице. Прямо от наших ног в белое месиво облаков уходит пологий заснеженный купол. Стена осталась позади. 5000 метров над уровнем моря. До вершины 5 минут пешего хода. Словно прочитав мои мысли, Томас утвердительно кивает: «Сашки уже там».
© Игорь Шхара